Это, наверное, последний роман того самого раннего Пелевина, который еще не писал об оборотнях и вампирах. В центре сюжета — мальчик, а потом — повзрослев — бизнесмен Степа Михайлов, заключивший пакт с числом 34. Эта книга в первую очередь о том, как человек создает себе объект для поклонения и живет с этим.
После четырехлетнего творческого перерыва и невероятно успешного, культового «Generation „П“» Пелевин возвращается с «Числами», найдя новую форму вдохновения. Надо сказать, что и в «Омоне Ра», и в «Жизне насекомых» Пелевин был все-таки сентиментален. Здесь он появляется с абсолютной злобой и цинизмом, переходящим все границы.
Я хочу пояснить, что же хорошего в этом тексте, который многим кажется пошлым и излишне грубым. Каждую мысль хочется снабдить соответствующей цитатой, потому что хочется цитировать (и это одна из причин для чтения).
Договор с числами
Это, наверное, самый смешной, самый компактный пелевенский роман. Написано очень плотно. Например, пояснения, почему число 34 хорошее, а 43 плохое, даны неоднократно в подобной форме:
У этого было историческое доказательство — в тысяча девятьсот сорок третьем году произошла одна из решающих битв великой войны, Курское танковое сражение, — и число «43» было до сих пор заряжено жутковатым эхом той даты. Во время этой битвы было уничтожено огромное количество «тридцатьчетверок».
Нельзя больше верить в правила и мораль. Нужно верить в числа, в синдром навязчивых ритуалов, в обсессии, в совпадения. Бога больше не существует, наступило язычество. Пакт, заключенный с числом 34, становится единственной верой.
Отношение Степы к религии определили впечатавшиеся в память буквы «ХЗ», которые он ребенком увидел в церкви во время Пасхи (на церковной стене должно было гореть «ХВ», но одна стойка ламп не работала). Дело, однако, было не в сходстве этого сокращения с эмблемой воинствующего агностицизма.
Владение словом
Хороших мыслей, как правило мало. Необходима красивая обертка, работа с языком. И не только с русским. Так, например, фраза «The fact that he ain't no pig no more is exactly the shit that pisses everybody here the fuck off!» переводится в сноске как «То, что он больше не является сотрудником правоохранительных органов — как раз та самая проблема, которая вызывает здесь наибольшую озабоченность». И это забавно.
Отдельного упоминания следует удостоить формулировки, описывающие сексуальную жизнь героя.
Сам Степа немедленно улетал чартерным рейсом, даже не попросив спутницу последний раз протрубить в его рог.
<...>
Он не ждал от избранницы, что она будет высокоточной секс-бомбой или бывшей шпагоглотательницей, перековавшей мечи на орал.
<...>
Можно было, конечно, устраивать все и дешевле, отшивая несчастную прямо у стойки, но Степа был галантен с карьерными девушками и не экономил на их простых радостях, понимая, что кроме быстро разрушающегося физиологического ресурса у бедняжек нет других активов, и их прогноз на длительную перспективу ничуть не лучше, чем у инвесторов, целиком вложившихся в интернет-проекты.
Совершенно чудесны стишки:
Скиньтесь, девки, по рублю
На могилку для «true blue»!
Разумеется, речь идет о гомосексуалисте (истинно голубом). Разумеется, «true blue» в русской транскрипции недвусмысленно звучит как глагол «трублю». И разумеется, в сноске стоит перевод «истинный патриот». Прекрасно.
Самое ценное
Очень много умных мыслей не по обертке, а по содержанию. Вообще, я достаточно сильно удивился, когда увидел такое обилие цитат из книги в викицитатнике.
Можно пошутить про политику:
Степе это было приятно — Жириновский был единственным русским политиком, которого он уважал. Дело было не в политической платформе (про это в хорошем обществе не говорят), а в его высоком артистизме: разница между ним и остальными была такая же, как между актрисами-одногодками, одна из которых все еще пытается петь, а другие, уже не скрываясь, живут проституцией.
Но гораздо ценнее разговор двух героев:
— Непонятно, Чубайка, почему либеральную буржуазию называют либеральной. Это носитель запредельно тоталитарной идеологии. Если разобраться, весь ее либерализм сводится к тому, что трудящимся разрешено в свободное время ебать друг друга в жопу.
— Извините, Зюзя, но это большой шаг вперед по сравнению с режимом, который даже это считал своей прерогативой.
Пелевин, которого часто называют писателем-постмодернистом (поразительный ярлык для постсоветского писателя с учетом того, что в СССР вместо модернизма был соцреализм), наконец отвечает, что такое постмодернизм в его понимании:
— Что это такое — постмодернизм? — подозрительно спросил Стёпа.
— Это когда ты делаешь куклу куклы. И сам при этом кукла.
— Да? А что актуально?
— Актуально, когда кукла делает деньги.
Очень важной идеей мне кажется концепция искусства потреблять образ себя.
В постиндустриальную эпоху главным становится не потребление материальных предметов, а потребление образов, поскольку образы обладают гораздо большей капиталоемкостью.
— Какой «Геландеваген»? Я что, полковник ГАИ? — обиделся Степа. — У меня спецбрабус, пора бы привыкнуть.
— Ага! Вот видишь? Ты ведь потребляешь не его. Ты потребляешь образ себя, ездящего на нем…
