Еще несколько лет назад Дмитрий Быков сказал, что нужно подождать, когда они — в смысле власть придержащие — напишут мемуары — тогда мы — в смысле писатели — на данном материале напишем хороший роман о сегодняшнем дне.
Несмотря на то, что Леонид Волков прогнозирует падение режима на 2022 год, Олег Радзинский уже в 2014 выпустил книжку о двенадцатилетнем Володе Путине.
На обложке написано: альтернативная история от альтернативного Радзинского. Действительно, это другой Радзинский — сын историка всея Руси. В интернете не сложно найти и другие занимательные факты из биографии доселе малоизвестного писателя: от владения компанией «Рамблер» до отсидки в Лефортово.
Путешествия во времени
Как и любая книжка о путешествии во времени, повесть об Агафонкине объясняет, что же это за явление: время. И никакой новой концепции автор нам не предлагает. Пространство как всегда четырехмерное? и события задаются географическими координатами и временем. Роман начинается с события «ЛенинградБасковпереулок-17мая1963года10:16» — вот прямо так, слитно, если мне не досталась бракованая электронная версия книжки.
В подобных представления о пространстве-времени меня всегда озадачивала ничем неоправданная геоцентричность. Безотносительно к этой конкретной книжке. Если хоть немного обдумать подобную идею, то мгновенно вылезают очевидные несостыковки. Начиная с того, что обычно герои путешествуют в пределах нашей планеты, а стало быть могут случайно оказаться в открытом космосе, и заканчивая тем, что Вселенная таки расширяется: никем не описанный в литературе феномен.
Далее автор в лице своего героя рассказывает, что все мы бессмертны потому что все события преспокойно существуют одновременно в четырехмерном пространстве. Непонятно, почему Агафонкин и другие обитали Квартиры в 2014 году — дата, зафиксированная в тексте — до сих пор считают верным детерминистическую картину мира. Гумилескую «От Руси к России» они читали, а на более свежую «Структуру реальности», видать не хватило. Железный зановес, очевидно.
Сюжет
Если отбросить придирки по поводу концепции времени, книга написано бодро и задорно. Обращение автора, апеллирующее к 150 статье ГК РФ, звучит интригующе, а в первой же главе Агафонкин отправляется в 63-ий год на поиски десятилетнего Володи Путина.
При том, что читать о российских реалиях чертовски приятно, сам сюжет выглядит вторично. Во-первых, потому что такое мы видели не раз (нечто подобное я видел в экранизации «Облачного атласа»): в конце книжки все сюжетные линии ожидаемо замкнутся друг на друга. Во-вторых, в данном случае все-таки важнее не что, а как.
Позволю себе процитировать пару фрагментов, демонстрирующих тематику шуток.
– Ну и останусь, что ж такого, – согласился Агафонкин. – Чем здесь хуже, чем было в России? Выучу половецкий, приживусь. А что за Орда, Мансур? Золотая Орда?
Они проехали поворот к Фрунзенской и въехали на мост. Посреди моста стояла еще одна статуя Священной Серой Волчицы Бозкурт, поменьше.
– Зачем Золотая? – Мансур стряхнул снег с бровей. – Золотая была и прошла, мы о ней еще поговорим. Наша называется Нефтяная Орда, – со значением сказал Мансур. – Получай, урус, пантуранскую Нефтяную Орду.Чуден Днепр при тихой погоде. Имеются, однако, на Украине и другие, не менее чудные вещи: ведьмовские панночки, мельники-колдуны, упыри-вурдалаки, победа Януковича на выборах. Самой же чудной из этих вещей в настоящий момент для Агафонкина было то, что <...>
И далее по тексту. По-моему, очень здорово, а главное — свежачок. Автор без труда вплетает в повествование расхожие фразы типа «асимметричный ответ» и цитаты из Гете, что, конечно, придает тексту признаки вторичности.
Из многочисленных рецензий к роману Радзинского я вывел, что автор если не опирается, то по крайней мере сверяется с Булгаковым, Стругацкими, Пелевиным. Как же хорошо быть безграмотным мракобесом, не читавшим книжек перечисленных писателей, и наслаждаться неизвестными ранее метафорами и образами.
Главное не что, а как
Тем не менее, уникальный стиль автора к концу прямо скажем немаленькой книжки надоедает. Например, многие абзацы построены на одном и том же приеме. В качестве одного из примеров подойдет вышеуказанный пассаж про Януковича. А вот еще два:
Все возвращается на круги своя. А что не может вернуться на круги, возвращается на другие геометрические формы.
О возвращении на круги своя и думал Ибрахим Гафуров, поджидающий пассажиров в старой разбитой «шестерке» <...>«Вот и хорошо, – решил Агафонкин. – Главное – ни о чем не думать, пока верчу».
Не думать Агафонкину всегда давалось легко.
Я всегда наблюдаю с большим интересом за тем, как некоторые люди пытаются натыкать в свои тексты как можно больше редких слов в попытках сделать свою речь разнообразнее. Идея обычно хорошая, но имплементация вызывает нервные смешки.
Вот забавный пример из интервью Шаргунова Познеру (полный текст):
С. ШАРГУНОВ: Вообще я сторонник свободы. И я считаю, что все должны терпеть всех. Но так получилось, что мы живем в реальном мире, где многие вещи постигаются эмпирически, то есть опытным путем.
Подобные обороты, мне кажется, выдают в авторе реплики сноба. Ты либо говоришь умные слова, подразумевая, что тебя поймут, либо говоришь максимально понятно: многие вещи постигаются опытным путем.
Вернувшись к Радзинскому, приведу примеры из книжки. Вместо того, чтобы говорить множество чего-то или миллионы чего-то, автор, претендуя на блестящее владение языком, употребляет существительное мириады. Окей, ради бога. Но тогда, пожалуйста, не используйте прилагательные «плоские» и «одномерные» как синонимы. Мы же понимаем, что вы хотели сказать следующей фразой:
Вокруг него, словно мухи вокруг куска мяса, роились плоские, одномерные клоуны.
Уровень владения языком проявляется не в навязчивом демонстрировании своего широго словарного запаса, а в точности формулировок. Есть смысл использовать в речи много слов, если ты различаешь содержащиеся в них коннотации и оттенки значений.
Для сравнения две цитаты:
Он дошел до прямоугольника желтого света, падавшего из комнаты в мягкую плюшевую темь коридора, и заглянул внутрь. Комната Мансура – длинная и узкая, как аппендицит, – была заполнена ровным свечением, приходившим неясно откуда: ни люстра под потолком, ни лампочка на стене над застеленной одеялом верблюжьей шерсти кроватью не горели.
Олег Радзинский. «Агафонкин и Время»
Опять с банальной унылостью пробили часы. Время шло в арифметической прогрессии: восемь. Уродливое окошко оказалось доступным закату: сбоку по стене пролег пламенистый параллелограмм. Камера наполнилась доверху маслом сумерек, содержавших необыкновенные пигменты.
Владимир Набоков. «Приглашение на казнь»
Также очевидно отсутствие желания автора разобраться в некоторых вопросах.
Канин не знал про Большой взрыв: британский астроном Фрэд Хойл придумал термин в 1949-м, когда Канин давно перестал кочевать по аймакам Монголии и начал новое, совсем иное кочевье.
Нельзя же так просто ссылаться на имя ученого. Выглядит так, будто Хойл открыл явление, придумал для него название и с тех пор все говорят о Большом взрыве. Разумеется, все было не так: Хойлу как раз идея «динамической эволюционирующей модели» не понравилось и на своей лекции он использовал уничижительное словосочетание Большой взрыв.
И дабы завершить разгром стилистики, в которой написан роман, упомяну еще о двух вещах, которые явно не украшают художественное произведение.
Во-первых, мат, которого слишком много. Можно сколько угодно ссылаться на классиков, которые не брезговали крепким словцом в своих стихотворениях и прозе. Можно говорить про употребление обсценной лексики в жизни, что мат позволяет «выражать эмоции более ярко». На это заявление у меня есть только один ответ: если ты не можешь выразить свои эмоции без мата, то, кажется, пора поработать над своей речью.
Во-вторых, какая-то слишком откровенная эротика. Я уже ссылался на Набокова по другому вопросу, но здесь точно так же очевидна принципиальная разница между искусством и пошлостью. Хочется, верить, что это был стёб:
Он погладил ее по пушистым волосам и привлек к себе, чтобы не смотреть в глаза. Катя засмеялась – тихо, мелодично – и снова прижалась к Агафонкину. Ее горячий язык проник внутрь его уха, ее влажные губы бродили по его шее, пытаясь найти лучшее место для поцелуев, и Агафонкин почувствовал, что снова начал крепнуть внутри нее, раздвигая охватившую его плоть, заполняя тугое, влажное пространство, проникая все дальше, дальше. Он отметил, что до странности безучастен, наблюдая за изменениями в собственной физиологии с интересом ученого, обозревающего эксперимент, участником которого он – по странному стечению обстоятельств – является. Что происходило – происходило помимо него, как произносимые им слова говорились Агафонкиным вне их смысла – знакомый, хорошо отрепетированный ритуал, не наполненный верой. Он любил, как и жил – помимо происходящего: в стороне, вовне, извне.
В целом роман удался и является примером качественной современной литературы. Остается поблагодарить Олега Радзинского за приятно проведенное время. Интересно будет проследить за эволюцией писателя.
